Статья:

Ябыла сапером на неразминированном поле без карты, любителем-дрессировщиком хищников, террористом-смертником, человеком-пауком без спецэффектов, Чипом без Дейла с невыполнимым заданием.

Это рассказ про мою беременность.

— Приходи, посмотрим, — грустно сказала мой врач по телефону.

Это было лучшее, что я услышала за всю беременность. Дальше анализы показали, что беременность не развивается.

— Подождём, — сказала мой врач.

Мы подождали, и она развилась. Дальше было кровотечение. На УЗИ стало видно, что плод прикреплён к рубцу от предыдущих кесаревых.

— Это классифицируется как внематочная беременность. Её не сохраняют, но я даже не знаю врача, который рискнет вам делать аборт, — сказал мне узист.

Потом мне сказали, что рубец очень тонкий и прикреплённая к нему плацента рвёт орган мгновенно, без симптомов. Это означает быструю и немучительную смерть без покаяния матери и младенца сразу.

Потом мне сказали, что ребёнок умрёт внутриутробно, так как через рубец не идёт питание. Потом мне сказали, что по УЗИ и анализам у ребёнка серьёзные пороки развития. Но на этом моменте это уже не имело для меня значения. Потом мне сказали, что плацента очень низко, она оторвётся и вызовет кровотечение, которое они могут не остановить и на операционном столе.

Пропуская лекции об ответственности в кабинете генетика и «доброжелательность» врачей женской консультации, я выяснила, что в лучшем случае все гибнут мгновенно, в худшем — долго и по очереди.

— Беременность не вынашиваемая, шансов нет, хотя всё бывает, — предупреждали хорошие врачи.

— Но он же живой, — отвечала им мой любимый доктор.

— Безответственная, бесчувственная мамашка, но решать тебе, — говорила она мне.

Сначала было страшно, потом плохо, потом грустно, потом стало всё равно от безысходности.

К концу беременности я расхрабрилась. «Вечно эти врачи преувеличивают», — думала я, разглядывая верхушки сосен на даче за 60 километров от Москвы.

«Пойду прогуляюсь к метро за мороженным», — думала я уже лежа в роддоме на строжайшем постельном режиме.

Настал день операции. Накануне меня навестила администрация клиники и заведующие разных отделений, которые, мне казалось, не имеют отношения к беременным. Сказали, что операция будет очень сложная, чтобы я была готова ко всему. Я позвонила духовнику и была готова.

Всё случилось ровно за десять минут до начала запланированной операции. То есть, когда часть врачей мыла руки, другая надевала халаты, третья ободряюще похлопывала меня по плечу, — случилось всё, чем меня пугали всю беременность. Оно оторвалось, разорвалось, полилось.

Я думала, что так быстро возят на каталках только в кино и врачи по коридору так бегают тоже только в кино. Я успела сделать два «звонка другу» — мужу и духовнику. У меня выхватили телефон и бросили на стол. По скорости показалось, что они будут резать без наркоза. Моя врач залила йодом халат главврача. Последнее, что я слышала, как вызывали детскую реанимацию.

Очнулась я от того, что очень сдержанная на эмоции врач сидела рядом и гладила меня по голове. «Наверное, ей было страшнее, чем мне», — подумала я, и мне стало стыдно.

— От метро вы меня бы не дотащили, — говорю.

— Ты безответственная и бесчувственная мамашка, — отвечает, — с ребёнком все нормально. Она в общем детском отделении.

Это внешний сюжет.

Меня так накрыло Благодатью Божией, Милостью Божией, что было страшно вдохнуть. Внутри всё притихло и стало на свои места, когда не хочется ничего просить, а хочется только благодарить. Я вдруг физически почувствовала «дух мирен» и близость Бога.

Ты делаешь такой маленький шажок к Богу (всего лишь не убить своего ребёнка), а получаешь такие богатства, что даже страшно.