Статья:

На прием пришла беременная женщина. Выглядела встревоженной. Не слишком молода, желтоватые пятна на лице, темные круги под глазами, отеки на лодыжках, уже слегка вздернутое спереди красное платье.

Пришла одна.

— Ваш ребенок?

— Да, у меня есть еще ребенок, девочка, Алена, ей сейчас 12.

Самое время для проблем. Мать решила рожать, ей и так физически нелегко, а тут еще дочь-подросток подливает масла в огонь своими фортелями. Сейчас предложу рассматривать их как плохую погоду, не заводиться и поменьше обращать внимание.

— Мы будем говорить об Алене?

— Нет, мы будем говорить вот об этом ребенке, — она вечным жестом беременных положила раскрытую ладонь на живот, обтянутый красным платьем. Лицо мрачное.

Я заволновалась. Прошла какое-то обследование и узнала о плоде что-то нехорошее? Что-то с ним не так? Что-то с развитием? Возраст позволяет предположить. Не дай бог пришла за советом — рожать или не рожать. Не дай бог, потому что никакого совета я ей дать не могу и не дам ни в каком случае.

— Наверное, точнее сказать, говорить не о ребенке, а обо мне самой.

У меня отлегло от сердца. О ней самой — это пожалуйста, это сколько угодно.

— Да-да, конечно, я вас слушаю.

Женщину звали Люба. Замужем вторым браком. Первый брак был не особенно удачным, хотя и продлился целых десять лет. Выскочила замуж второпях, в год окончания института, за первого, кто посватался. Это оказался ее научный руководитель. Никакой особенной любви к нему не было с самого начала. Просто хотела перестать жить с родителями, уйти было некуда, а у будущего мужа была своя квартира.

— Это все меня не особенно хорошо характеризует, я понимаю, но если я к вам пришла, то чего же врать и себя выгораживать?

— Да, вы абсолютно правы. А почему так хотелось уйти из родительской семьи? Там было просто тесно или какие-то конфликты?

— Да ничего такого особенного, — отмахнулась Люба. — Просто мы с родителями всегда друг друга как-то не очень понимали. И с младшей сестрой тоже. У нас всегда в доме шумно было, а я с самого начала вроде как букой считалась. Теперь я думаю, что они тут вообще ни при чем и это у меня была такая затянувшаяся подростковость. Уйти замуж только для того, чтобы жить отдельно от мамы с папой, — это же разновидность инфантилизма, правда?

— Не без того, — согласилась я.

— Я тогда заканчивала институт, можно было снимать жилье, работать, потом взять ипотеку… но все это я уже теперь, задним числом вижу.

В общем, любви не было, но не сказать, что мы сначала так уж плохо жили. Мой муж был ревнив, но щедр. Я получала некоторое удовольствие от обустройства нашего совместного «гнездышка», от ведения домашнего хозяйства, от роли взрослой, замужней и самостоятельной (как мне тогда казалось) женщины. На работе я занималась наукой, прикладной, именно как мне нравилось, готовила материал для диссертации, и у меня все получалось.

— Вы ее защитили?

— Да, я кандидат технических наук.

Я уважительно кивнула. Технические науки, да еще прикладное — это почти наверняка что-то полезное для людей, а не просто так, красивая бумажка.

— А потом?

— А потом все вокруг сказали, что у нас теперь все есть, кроме ребенка. Где же он, почему не приходит? Я и сама так думала, что пускай. Муж не был родным человеком, я решила — ребенок, наверное, будет, он же мой, плоть от плоти. Родилась Алена. Беременность была легкая, не сравнить с теперешней. Работала полностью до отпуска и потом еще на завод ездила, заканчивала эксперименты. Родила, все нормально. Муж очень обрадовался, он хотел именно девочку, у него сын был в предыдущем браке, почти взрослый уже.

Я сначала ничего толком не поняла — туда-сюда, это сделать, то не забыть, там узнать, это купить. Рада я ребенку, не рада — даже и не думала. Главное, чтобы все концы с концами сходились. Но вот где-то месяца через два все более-менее стабилизировалось, и вот тут-то на меня и накатило.

— Накатило — что?

— Тогда я не знала, не понимала ничего, уже много-много позже прочитала, что это называется послеродовая депрессия.

— Люба, меня не интересует диагноз, тем более поставленный спустя много лет. Опишите само состояние.

— Ничего не хочется, и все все равно. Что будет со мной, с мужем, с ребенком — без разницы. Хотелось лечь, уснуть и не просыпаться.

— Что вы с этим делали?

— Ничего. Заставляла себя. По самому минимуму. А при малейшей возможности — ложилась и лежала. Глядела в потолок. До сих пор нашу тогдашнюю люстру помню в деталях. Мама, папа, даже сестра предлагали мне помощь по дому, с ребенком, но я всех гнала — не хотела их. И еще — наверное, это уже конкретно крыша ехала, — почему-то думала, что тогда ребенок будет их, а не мой. И вот — все в разоре, ребенок плачет, а мне в общем-то все равно. Муж сначала уговаривал, а потом начал орать: возьми себя в руки, тебе плевать на меня, на всё — ладно, но у тебя ребенок! Как ни странно, когда он орал — помогало. Я вставала и шла.

— Когда это прошло?

— Самое страшное, что оно толком так и не прошло. Просто стабилизировалось.

— Поясните. Насколько я понимаю, за истекшее время вы развелись с мужем, защитили диссертацию, вышли замуж второй раз, забеременели…

— Да, все верно. С мужем мы расстались по обоюдному согласию, уже когда я с Димой познакомилась. Он в конце сказал, что это все с самого начала было ошибкой, и представляете, я ведь и сама так считаю, но почему-то обиделась!

— Вполне нормальная человеческая реакция. Но что же ваше состояние?

— Понимаете, у меня нет ощущения, что оно вот было и прошло. Ну вот как бывает: сначала болело, а потом перестало болеть. Не было этого. Не знаю, как точнее сказать. Как будто оно вот тут все время, со мной, просто притаилось до времени. С Димой у нас все по любви. Это любовь, или я уж тогда и не знаю, что она такое. Мне с ним очень хорошо. Ему, надеюсь, со мной тоже. И с Аленой у него сразу сложилось. Она даже меня спрашивала: мне хочется, но если я буду Диму папой называть, это ведь неправильно будет? Мы все обсудили и решили, что да, неправильно, ведь ее настоящий отец никуда не делся, и они регулярно общаются. И можно любить и называть Димой.

— Но?

— Но ребенка хотел Дима. У него нет детей. И я не могла ему отказать — вы же понимаете?

— Наверное, понимаю. И теперь вы боитесь, что ребенок родится, и вот то, так до конца как будто бы от вас и не ушедшее, снова вернется и все разрушит?

— Да, именно этого я и боюсь. Вы абсолютно точно сформулировали.

— Люба, сейчас у вас нет никаких оснований этого бояться, — стараясь быть максимально внятной и убедительной, начала я. — Потому что ваша нынешняя ситуация в корне отличается от предыдущей. Вы взрослый и состоявшийся в личном и профессиональном отношении человек. Вы счастливы в браке, любите и любимы. После рождения этого ребенка все будет совершенно иначе…

Она ушла вроде бы успокоенная, и я тоже сама себе понравилась — хорошо поработала.

• * *

Прошло полтора-два года.

Как ни странно, я ее узнала.

— Люба?

— Да, здравствуйте, — усмехнулась не грустно даже, а пожалуй, цинично. — Это опять мы к вам: я и моя послеродовая депрессия.

Могла бы ничего и не говорить. Вид — краше в гроб кладут.

— Рассказывайте.

— Да чего тут рассказывать. Я уже лечилась. В этот раз мне сразу диагноз поставили. Как закончила кормить, сразу — таблетки. И ничего не помогает. Три раза меняли, и психотерапевт еще со мной работал. Пришла вот к вам, если честно, только потому, что все равно с сыном в поликлинику надо было — муж на улице с ним сейчас гуляет.

— Значит, мальчик родился?

— Ага.

Даже имя ребенка не сказала.

— Все так же, как в прошлый раз?

— Ну, сейчас мне кажется, что хуже. Но, может быть, просто так помню. Или побочка от лекарств. Или просто возраст уже.

— Муж жалеет?

— Да. Старается на себя все взять. Надолго его не хватит — уже вижу звоночки. Сама все разрушу, понимаю. Жалко.

Речь изменилась. От ее состояния? От лекарств?

В двух совсем разных семейных позициях — одинаковое состояние. Не должно быть такого. Но есть. Значит, где-то есть зацепка. Где? За пределами обеих позиций. Что у нас за пределами? В профессиональном плане она более чем успешна. Что остается?

— Расскажите подробно о своей родительской семье.

— Они шумные, веселые, — говорит, а сама морщится, как от громкого крика. — Любят гостей, застолья, пикники с шашлыками, выпить, песни в караоке попеть. Папа и сестра в городки играют. Даже на турнирах. Мама болеет за них, — опять трагическая гримаса, как будто словосочетание «мама болеет» употреблено не в переносном, а в прямом смысле.

— Кем работают?

— Мама кладовщица, папа раньше на станках с ЧПУ работал, сейчас бригадиром. Сестра колледж закончила, училась на маркетолога, но сейчас работает парикмахером и визажистом.

Она рассказывала, запинаясь, под моими понуканиями и наводящими вопросами, еще минут десять.

Потом я задумалась на минуту или две. Люба ждала, бессмысленно блуждая взглядом по полкам с игрушками.

— Скажу, что делать вам и мужу, сделаете, посмотрите на состояние. Должно измениться к лучшему.

— Нет, — Люба отрицательно помотала головой. — Вы мне уже один раз говорили: все будет хорошо, не о чем беспокоиться. Сделаю, но сначала объясните.

— Ваша проблема не в рождении детей, — сказала я. — И у вас нет и не было послеродовой депрессии. В нашу первую встречу вы выразились абсолютно правильно — это не в них, это во мне. И сейчас верно сказали: оно никуда не уходило.

Люба распахнула глаза и впервые с начала нашего разговора взглянула прямо на меня.

— Что же это такое?

— Вы изначально были «другой» в своей семье. Замкнутая «бука», любит читать и учиться, не любит петь хором за столом и вместе смотреть и обсуждать сериалы. Это непонятно, но они — шумные экстраверты — в общем были готовы если не понять, то принять. Но вы не давались и даже слегка презирали их за «простоту». Однако другой семьи у вас не было и постепенно нарастал когнитивный диссонанс по типу «близок локоть да не укусишь»: вот у меня полная и в общем-то хорошая семья и при этом ощущение «сиротинушки», у которой в мире ну вот просто ни одного родного человека нет. Если бы вы при этом были реальной сиротой, то, как ни странно это прозвучит, никаких психологических проблем после рождения детей у вас бы, скорее всего, не возникло.

Дело именно в парадоксе: вот они, и одновременно — нет никого. Нелюбимый муж, понятное дело, проблемы ни с какого боку не решил. Но вот ребенок вроде бы должен. Но кому должен? Вы же тоже их ребенок, но почему-то родной им не стали… И ребенок ситуацию не улучшил, а трагически ухудшил, потому что потребовал напряжения всех сил без эмоциональной отдачи и одновременно оторвал вас от всех «питающих ресурсов» — от профессиональных успехов и удовольствий. Вы тогда испугались «они отберут» именно поэтому, и на самом деле это было вполне рационально, ведь ребенок изначально был на их, а не на вашей «стороне».

И со вторым ребенком все повторилось: вы опять отдалились от ресурсов (в том числе и от любимого мужа), и не ребенок, а ваша непринятая вами самой часть опять начала поедать вас поедом. Как это так? Полно кругом всех и как будто нет никого?! Но на самом деле все это происходит не снаружи, а внутри вас. Ваша тревога два года назад, во время первого вашего визита ко мне, была совершенно обоснованной, и все ключи доступа вы мне дали еще тогда, но я ошиблась в трактовке вашего состояния.

— То есть я сама себя в эту яму загнала?

— Безусловно.

— И что же теперь делать?

— Восстанавливать цепочку. Вам, уже не обиженному на весь свет непонятому подростку, а взрослой самодостаточной женщине, любящей и любимой, матери двоих детей, надо, сугубо от рацио, восстановить или даже, скорее, заново выстроить отношения с вашей родительской семьей. Они наверняка будут рады и при малейшем движении с вашей стороны…

— Кинутся навстречу, задушат в объятиях, одновременно запевая и пританцовывая, — усмехнулась Люба.

— Форму будете выбирать вы, — уточнила я. — Можете выбрать что-нибудь дистанционное. Например, болеть за своих на городочных турнирах. Или оставлять посидеть с детьми, пока вы с Димой сходите в филармонию или в Павловском парке вслух почитаете друг другу Кафку.

Она слегка смутилась:

— Мы не ходим в филармонию…

— Вот случай, — усмехнулась я.

— И это поможет?

— Скорее всего, да. Часть вас просто прирастет обратно. Но оно же в обе стороны работает, понимаете? Это как будто крылья, две штуки, с одной стороны и с другой. Та семья и ваши дети.

— Если есть два крыла, можно лететь, — усмехнулась Люба. — У меня еще один вопрос.

— Задавайте.

— А Диме-то вы что хотели посоветовать?

— Не особенно вас жалеть и беречь себя и ваши отношения, пока не проявятся результаты и не отрастут крылья. Я помню, что ваша «депрессия» хорошо реагирует на прямой императив.

— Это точно! — вздохнув, согласилась Люба. — Я ему от вашего имени передам.

• * *

Приблизительно через полгода мне в регистратуре передали запечатанное письмо. Записка в нем была совсем короткой:

«Папа выиграл турнир по городкам. Полетела. Спасибо. Люба, Дима, Алена, Андрей».