Статья:

К истории лоботомии
Была в середине прошлого века в США и ряде европейских стран, а также и в СССР, операция для лечения некоторых психических расстройств (в первую очередь шизофрении), суть которой заключалась в том, что лобная доля головного мозга иссекалась и отделялась от других областей мозга.

Этот метод лечения был придуман в те времена, когда не существовало эффективных лекарственных препаратов, с помощью которых можно было лечить шизофрению, расстройства поведения с бредом, галлюцинациями, когда психиатрические больные были угрозой для жизни остальных людей. Метод лоботомии разработал в 1935 году португалец Эгаш Мониш. Широкое же распространение метод получил благодаря практической деятельности американского психиатра Уолтера Фримана. В промежутке между 1936 и до конца 1950-х годов лоботомии подверглись 40-50 тысяч американцев. Десятки тысяч пациентов подверглись этой операции в странах Европы. Спад использования метода лоботомии начался в 1950-е годы после того, как стали очевидны серьёзные психические осложнения после операции. В дальнейшем проведение лоботомии было запрещено законодательно во многих странах. В СССР лоботомия была официально запрещена в 1950 году.

Результаты такого лечения
После операции пациенты сразу становились спокойными и пассивными; многие буйные пациенты, подверженные приступам ярости, становились, по утверждению Фримана, молчаливыми и покорными. Но наряду с этим у пациентов также появлялись другие (побочные) симптомы. Среди них:
Ослабление контроля за собственным поведением;
Апатия;
Эмоциональная неустойчивость;
Эмоциональная тупость;
Безынициативность и неспособность осуществлять целенаправленную деятельность;
Неспособность критически мыслить, предсказывать дальнейший ход событий;
Неспособность строить планы на будущее и выполнять любую работу, за исключением самой примитивной.
И неудивительно. Среди многих функций лобных долей одна из важнейших – это обеспечение мотивационной деятельности человека.

При поражении лобных долей коры головного мозга наступает апраксия (невозможность осуществления волевого акта) и абулия (безволие), что проявляется в неспособности принимать решения и осуществлять нужные действия, хотя и осознается.

В итоге это приводит к развитию апато-абулического синдрома. В быту о последствиях такой операции говорят не иначе как "Человек превращается в растение, в овощ".

Вы скажете, какое отношение имеет эта чудовищная операция-эксперимент к материнской любви?

Напрямую здесь, естественно, связи нет. Это не более чем метафора. И она относиться не в целом к такому феномену как "материнская любовь", а лишь к определенной форме специфического проявления такого рода любви, описанной ниже. Никто здесь реально не проводит операцию на мозге. Но по итогу определенного рода психологическое вмешательство приводит к очень схожим последствиям в виде дефицита определенных психологических функций.

Как такое оказывается возможным?

В медицине известно, что разные типы вмешательства могут привести к схожим последствиям. Так, к примеру, можно реально повредить мышцу и это приведет к нарушению ее нормального функционирования, а можно лишить ее нагрузки, что в итоге также скажется на ее работоспособности.

Схожие явления можно наблюдать и в психической сфере. Например, к задержке психического развития могут привести как биологические причины (инфекции, интоксикации, травмы головного мозга), так и причины социальные – неблагоприятная социальная ситуация развития.

Идея моей статьи в том, что определенный характер детско-родительских отношений может стать причиной несформированности у ребенка жизненно важных психических функций. В данном случае речь пойдет о дефиците мотивационно-волевой сферы.

Что это за отношения?

Речь пойдет о такого рода детско-родительских отношениях, которые приводят к сложностям у ребенка в плане психологического отделения от родителей или иначе сепарации. Такие отношения часто характеризуются как симбиотические. Симбиотические отношения в диаде "мать – ребенок" – естественное и необходимое условие выживания и развития ребенка на начальном этапе его жизненного пути. И это неудивительно, так как маленький ребенок остро нуждается в материнской любви и привязанности. Материнская любовь поистине мощнейшее оружие! И от того, как мать будет распоряжаться этой любовью, во многом будет зависеть, не побоюсь этих слов, жизнь и судьба ее ребенка.

В норме взрослеющий ребенок разрывает симбиотические отношения. Происходит это постепенно: ребенок все дальше и дальше уходит от своей матери, сохраняя при этом с ней психологическую связь. Но часто это оказывается невозможно.

К проблемам психологического взросления могут привести разные варианты нарушений отношений в диаде мать-ребенок, создающие сложности для его психологического отделения и взросления. В арсенале матери, удерживающей ребенка, имеется большое количество манипулятивных инструментов. Лидирующая позиция здесь принадлежит чувству вины. Такого рода ситуации хорошо описаны в популярных статьях на эту тему.

Опишу одну из форм симбиотических отношений в диаде мать-ребенок, которая ведет к проблемам сепарации и формированию зависимых отношений и в итоге – к дефициту у ребенка мотивационно-волевой сферы. В качестве инструмента удержания ребенка здесь мать использует чрезмерную опеку.

Рассмотрим это на примере отношений "мать-сын", т.к. это наиболее часто встречающийся вариант. Представлю психологические портреты участников, специфику их отношений и их последствия.

Сильная Мать – уверенная, сильная, волевая, знающая чего хочет и умеющая это получить.

Матери хватает на все… и на то, чтобы "бежать впереди паровоза", и на то, чтобы "толкать его сзади". Она решает в семье все вопросы, в том числе и относительно воспитания сына. Пока он маленький, она лучше знает, чего он хочет: как и с кем ему играть, какие посещать секции, с кем дружить… Вот он подрастает и она выбирает за сына профессию, поступает его в институт, отмазывает от армии… Тем самым она лишает его возможности приобретать свой собственный опыт.

Чрезмерно опекающе-оберегающая мать подменяет мотивационную и волевую активность сына собственной, лишая его возможности тренировать ее, что в итоге приводит к дефициту воли, а иногда и к ее полной атрофии.

Такая мать либо сама воспитывает ребенка, либо является "главой семейства". Мужа-отца в семейной системе либо нет, либо он лишь номинально присутствует, являясь психологически слабым и неспособным что-либо решать.

Почему она так поступает? От тревоги, которую чаще всего не осознает. А за ней стоят, как правило, ее воображаемые страхи.

Она стала такой неслучайно. У нее на это есть свои причины, связанные с особенностями ее развития. (Об этом напишу в следующей статье)

По итогу у нее имеется прокол в доверии к миру. Мир для нее небезопасен. Следовательно, Миру и Другому как части этого мира доверять нельзя. Рассчитывать можно лишь на себя. Такого рода установки порождают, как я уже отмечал, неосознаваемую тревогу и такая женщина, чтобы не встречаться с ней, активно наращивает психологические мышцы как способ компенсации установки опасности мира. В результате таких постоянных тренировок она становится сильной. Для того, чтобы не встречаться со своей тревогой, она пытается контролировать все в своей жизни и это также распространяется и на ее ребенка.

Сломленный Ребенок – неуверенный, слабый, неспособный к волевым усилиям, не знающий, чего хотеть в жизни. Он рос в симбиотических отношениях с постоянно нарушенными психологическими границами. Это отношения, где не было собственного пространства, свободного от мамы.

Мама все время решала за него: что ему есть, с кем дружить, кого любить…Его желания были не в счет, и он разучился хотеть, а со временем и мочь что-либо.

Мама из-за страстного желания уберечь ребенка от всех жизненных проблем (проективного характера – дать другому то, чего не доставало самой) уберегала его не только от проблем, но и от опыта, который мог бы ему пригодиться для их решения. Кроме того, он рос в отсутствии мужской модели поведения. Отец, если даже и присутствовал номинально, реально не являлся носителем мужских черт и мужского поведения.

Ребенку, растущему в таких условиях, крайне сложно сепарироваться от матери. С одной стороны у него много страхов, с другой – отсутствие реальных сил и возможностей для этого.

Результаты такого рода отношений: Сломленный мальчик, лишенный воли ребенок. Он является пассивным и неспособным ставить жизненные цели и добиваться их. Прогноз здесь крайне неблагоприятен.

Терапия как шанс для двоих
Идеальная ситуация для терапии может сложиться тогда, когда на терапию приходят оба: и мать, и сын. Мы здесь имеем дело с устойчивой системой и лучше включать в процесс терапии и мать, и сына, но не вместе, а по отдельности каждого.

Как хороший прогноз для терапии может рассматриваться такая ситуация, когда мать обращается за помощью с установкой понять свой вклад в существующую проблему.

Несколько хуже, когда в терапию приходит только сын. Возможное и практически на сто процентов вероятное здесь вмешательство мамы – серьезный барьер для психотерапии.

И совсем уж неблагоприятный вариант для терапии тогда, когда мать хочет "вылечить", исправить ребенка (на момент обращения, как правило, уже физически взрослого).

В том случае, если терапевту не удастся убедить маму в ее причастности к проблемам ребенка и, тем самым, попытаться поисследовать свой вклад в создавшуюся ситуацию, тогда все оказывается бесполезным. Начинать терапию с ребенком, когда это не его воля, – бессмысленное и бесполезное занятие. В случае такого рода запроса в системе ничего не поменяется. Мать просто включается в новую форму контроля – терапию ребенка.

Мать и ребенок, как я уже писал – единая система. Они представляют полярные качества системы: силу и бессилие. По сути их отношения представляют проекцию внутреннего бессознательного конфликта матери между названными качествами. А сын – это непринимаемая часть матери, персонифицирующий ее слабость и бессилие.

Это "открытие" для матери может стать началом ее изменений в сторону "знакомства" со своей непринимаемой частью и ее интеграции в образ Я, и сместит фокус внимания с сына на себя и свою жизнь.

Тем не менее, чаще всего в практике встречается именно такой вариант запроса. Спецификой такого запроса является то, что мать видит проблему не в себе, а в сыне.

Обычно это бывает так: Мать начинает бить тревогу тогда, когда ребенок делает попытки выйти из-под ее всемогущего контроля. Делает он это весьма своеобразно. Он перестаёт следовать ее советам. И начинает бунтовать. Бунтовать весьма оригинально – пассивно. Как может. Так бывает часто, когда открыто против силы не попрешь. Это-то и бунтом сложно назвать. Непросто разглядеть в апатии и желании ничего не делать бунт. Мать в описанной ситуации попадает в ловушку, созданную ею же самой. Чтобы у ребенка появился шанс что-то делать в жизни, ей нужно ослабить свой контроль и позволить ему самому решать, что-либо делать.

Но это сделать непросто. И матери, и ребенку. У него реально не хватает возможностей, опыта и ресурсов. Нежелание делать что-то вопреки матери – это еще не собственное желание что–то делать самому. И у него много страхов – смогу ли? Справлюсь ли? Один. Без такой привычной помощи мамы. Он в порыве отчаяния делает шаг от матери и в страхе бежит обратно. И у матери здесь возникают уже вполне реальные страхи, что он не справится, если его отпустить. И периодически накрывает злость на это "домашнее животное". Ее бросает в крайности – от испуга до злости... Так возникает тупик.

Поэтому на терапию важно идти обоим. Важно делать эти шаги друг от друга одновременно и порознь. Встречаться с этим новым страшным опытом. И проживать это.

Отдельно хочется обратиться к матерям

Можно конечно порассуждать, что такого рода любовь – и не любовь вовсе.

Думаю, что любовь. Любовь с высоким уровнем примеси тревоги, которая ослепляет. Тревога отключает рассудок. Очень важно его хоть иногда усилием воли включать.

Важно помнить, что важнейшая функция родителей – взросление детей. А для этого необходимо научиться передавать ответственность шаг за шагом своему ребенку. Родители для ребенка – это ракета-носитель, и их основная функция – выводить детей на орбиту жизни, а не толкать их по этой орбите либо висеть на них балластом.

Считаю, что каждая мать эпизодически, прежде чем что-либо делать для ребенка и за ребенка, должна задавать сама себе следующий рефлексивный вопрос: "Делает ли моя любовь, и все что я делаю для моего ребенка, его более сильным, уверенным, способным ставить перед собой цели и добиваться их"?

И по-возможности честно отвечать на него…

И в конце концов, всегда ведь можно обратиться за профессиональной помощью, если ситуация воспринимается как тупик.

Любите себя!