Статья:

В прошлом году, весной, моя Ася собралась с друзьями-подружками потусить в клубе на концерте. Концерт был непоздний, но я решил: надо дочку встретить потом и довезти до дома. Клуб на Арбате, место беспокойное, мало ли что? Ася отнекивалась: «Пап, да еще светло будет! Я с компанией. Не надо меня встречать!» Ну как это не встречать? Асе тогда было всего пятнадцать, совсем крошка. Заблудится, потеряется, испугается.

Сижу в кафе, неподалеку от клуба, жду. Шлю дочке смс. Появляется моя красавица. Сердитая: «Я же просила не встречать!» И дальше со мной почти не разговаривает. Вьюсь вокруг нее, бормочу: «Асенька, ну я же волнуюсь, я же нервничаю…» Молчит, смотрит в сторону, волосы развеваются на ветру.

Входим в метро. Вагон полупустой, но сердитая дочь даже рядом со мной не села, встала в стороне, смотрит в телефон. С кем-то переписывается, кому-то улыбается.

И тут я разглядел ее, настоящую. Высокая красивая девица. Очень-очень родная. И незнакомая. Взрослая.

В этом проклятом вагоне я понял: она ускользает от меня. Навсегда.

Когда Ася была еще действительно крошкой, у нас на даче существовал ритуал. После бани мама передавала мне дочку, завернутую в огромный пушистый халат. Я нес ее на спине до дома, мимо яблонь и лилейников. Аська же горланила на весь поселок: «Я маленький медведь, я маленький медведь!»

Честно говоря, я думал, что так будет всегда. Вечно. Что она никогда не повзрослеет. Что я всегда буду таскать ее на спине среди белых цветов.

Мы всегда с ней были очень дружны. Она прощала мои долгие загулы, хотя дико переживала (это я уже потом от нее узнал), а я за все время повышал голос на нее всего пару раз и тут же проклинал себя, увидев Аськины слезы. Из всех поездок я привозил ей особый подарок – сувенирных лягушек. Стеклянную из Венеции, бронзовую из Израиля, серебряную брошку из Лондона… Это наша с ней тайная героиня – лягушечка, родом из маленьких веселых историй, которые я рассказывал Асе во время прогулок в Тимирязевском парке.

Я не верил, что она повзрослеет. Нам слишком было хорошо, уютно и привольно в ее детстве. Зачем взрослеть?

Но это случилось.

Я долго не хотел мириться. Любящие отцы – они вообще такие странные эгоисты. Что угодно сделают для дочери, аленький цветочек достанут с Луны – но только чтобы дочка оставалась рядом. Чтобы всегда была маленькой смешливой девчонкой.

Года четыре назад мы стали с ней много путешествовать. Пол-Европы объехали. Сперва в поездках я болтал с ней как с ребенком. Ася смиренно принимала этот стиль, видимо, думая: «Пусть так, если ему хочется…» Она вообще большой дипломат. Кстати, после нашего развода с ее мамой она иногда служила «послом доброй воли», в моменты обострения отношений.

Но в поездках я быстро осознал: рядом со мной человек, у которого уже своя жизнь, своя музыка, свои тайны. И еще – необычайно остроумный человек. Иногда Ася шутила так, что я хохотал на всю Болонью или Лион. Нам вдвоем было легко и просто: «Пойдем туда?» – «Пойдем!» - «А вон какой-то магазинчик, заглянем?» – «Давай!»

Но возникали препятствия невидимые. Я пытался пробиться через ее ироничные улыбки, выяснить, скажем, кто нравится из мальчиков. Нет. Стена. «Ну пап, что за вопросы?»

Я чуть обижался: «Ася, какие могут быть тайны от меня?» Ася насмешливо отвечала: «А вот такие!» Если я ненароком заглядывал в ее телефон, когда она кому-то писала, Ася реагировала мгновенно, как кошка, прятала телефон.

Наконец, я перестал валять дурака и обижаться. Хотя бы потому, что вспомнил: у меня с мамой было так же. Мы были очень близки, но, когда она задавала «ненужные» вопросы, я закрывался. А то и грубил в ответ. Аська никогда не грубила, но достаточно было увидеть ее сердитое лицо.

Да, это испытание подчас до сердечной боли – когда твоя дочка, твой «маленький медведь» становится скрытной, думает о своем, улыбается в телефон какому-то неведомому нахалу. И даже не дает себя приобнять, вырывается. А ты, как дурак, невольно пытаешься все вернуть ту девчонку с веснушками, спрашиваешь, не рассказать ли новую историю про лягушечку? Эти заботливые отцы нередко ведут себя глупо, ничего не поделать. Когда Ася была маленькой, я часто шутил, что буду ходить тайком вместе с ней на свидания, прятаться за углами, за деревьями, за бордюрами. Следить, чтобы никто не обидел. На самом деле я бы так и поступал, с трудом себя сдерживаю теперь.

Когда она в городе с кем-то, я пишу ей в телеграме каждые пятнадцать минут: «Где ты? Когда домой?» Она игнорирует, зараза. Отвечает на один вопрос из десяти: «Гуляю. Потом напишу».

Да, я знаю, что так нельзя. Что это бесит шестнадцатилетнюю гордячку. Но не могу сдержаться. Если не прячусь за углами, буду доставать в телеграме. А как иначе? Моя лилейная девочка ходит где-то по огромному страшному городу. А не катит у меня на спине с криком про маленького медведя. Я знаю, что она осторожна, разумна, даже прагматична. Новое поколение. Не волнуюсь из-за «вредных излишеств»: Ася – вся из себя ЗОЖница и даже веган. Но сердце сбивается в тахикардии, потому что она далеко, потому что у нее своя жизнь. Потому что она больше не моя. Родная, очень родная. И незнакомая.

Я пытаюсь ей объяснить, что эту отцовскую досадную заботу надо принять, что это оправданное волнение. Нет, не хочет. «Пап, я уже взрослая». Ты поймешь меня, говорю, когда твоим детям будет шестнадцать. Усмехается. И никакого идеального выхода тут нет. Вечная проблема отцов и дочерей. Отцовская любовь – штука беспокойная.
На днях встречались с Аськой, вместе обедали. Часа два в неделю она мне еще уделяет, и на том спасибо. Вдруг я увидел на ее джинсовой куртке маленькую брошку – серебряную лягушечку, ту самую, что привез ей очень давно из Лондона. «Ты ее носишь?» - радостно спрашиваю. «Конечно, пап. Она же классная. Ну и вообще - это же лягушечка!» И улыбнулась.